Холодный ветер гнал по асфальту серую пыль. Солнце едва проглядывало сквозь мутные облака. Вокруг до самого горизонта тянулся Большой Такыр - ровная поверхность глины, лишь изредка оживленная застрявшим в грязи птичьим перышком, верблюжьим черепом, дохлым жуком или крошечным кустиком солянки. На западе поднимался к небу гигантский столб огня - там уже который месяц горела газовая скважина высокого давления.
Мы сидели у поворота дороги, под расстрелянным указателем "Сарыабад 250", и стучали зубами от холода. Костерок из собранного на обочине мусора почти погас. Можно было бы одеть рюкзак и согреться быстрой ходьбой. Но у меня уже ноги еле гнулись, к тому же не хотелось расставаться с собеседником, старым пастухом. Он пришел к повороту с юга, а я - с севера, и мы успели поспорить на рубль, кому первому повезет с попуткой.
- Тут всегда в апреле так холодно? - спросил я, пытаясь закрыться рюкзаком
от ветра.
- Некоторый год холодно, некоторый жарко. Хорошо не бывает, - он тихо выругался
по-кипчакски.
- Никогда?
- Никогда. Можешь хоть весь страна объехать, второй такой дыра не найдешь. Самый
хреновый место - здесь! - он ткнул дюралевым посохом в глину.
Трудно было не согласиться. Такой гнусной погоды в Сарыкумах я совершенно не ожидал. Надежды на потепление до конца весенних каникул почти не было. Пустыня казалась совершенно безжизненной: вся фауна попряталась по норам. Дальше на юг двигаться было практически некуда: погранзона, потом граница.
На дороге показалась медленно движущаяся точка.
- Давай рубль, - сказал я.
- Может, он не остановится, - ответил старик. - Если сможешь уехать, тогда с меня
рубль.
Спорить было лень. Я поднял руку, грузовик остановился, и мы покатили на юг, оставив хитрого пастуха на обочине. Рубля у него, как выяснилось, просто не было.
- Там погранзона далеко начинается? - спросил я шофера.
- Туда-сюда.
- Меня раньше высади, а то у меня пропуска нет.
Шофер промолчал. Вокруг потянулись низкие горы, догола обглоданные овцами. Неожиданно за поворотом возник КПП с парой пограничников у шлагбаума.
- Вот нарушителя без пропуска привез! - крикнул им шофер, тормозя, - давай премию, да?
Через час я сидел в КПЗ Сарыабадского погранотряда, разминая затекшие от наручников пальцы. По другую сторону широкого стола молча развалился пожилой полковник-азербайджанец, усиленно старавшийся придать взгляду проницательность. Над ним висел на стене портрет Сталина с точно таким же взглядом и такими же усами. Меня это удивило: в то время в кабинетах полагалось висеть другим портретам. На столе были разложены найденные у меня в карманах подозрительные предметы: туристская карта области, компас, пара смятых десятирублевок, перочинный нож, записная книжка.
- Как дела? - спросил он неожиданно.
- Вам виднее.
- Зачем в Иран шел?
- Я в Сарыабад шел. Видите, карта Сарыабадской области, а не Ирана.
- А туда зачем?
- В серпентарий, подработать.
Полковник достал из ящика лупу и принялся изучать записную книжку, задавая
вопросы по поводу каждой строчки. Латинские названия животных казались ему особенно
подозрительными. Часа через два книжка кончилась. С явным сожалением отложив ее
в сторону, он помолчал с полчасика, потом спросил:
- А твоя мать знает, что ты здесь?
- Да.
- Телефон в Москве какой?
Он набрал номер и сказал:
- Полковник Мамедов беспокоит, Саид Мамедович. Динец Владимир ваш сын?
- К сожалению, - ответила, наверное, матушка, с которой я не раз проводил инструктаж
на случай подобных ситуаций. Мы с ней давно обнаружили, что если она при посторонних
изображает полное безразличие или излишнюю суровость, окружающие тут же перестают
на меня наезжать и даже пытаются защищать. Метод прекрасно работал при вызовах
в школу, на родительских собраниях и так далее. Впрочем, об ее ответах я мог только
догадываться по лицу полковника. Не знаю, как она не хлопнулась в обморок.
- Вам известно, где он?
- Куда-то на юг поехал, змей ловить.
- Вы с ума сошли? Вы же его мать! Вы разве не знаете, что у нас тут происходит?
- Перестройка? - растерянно предположила матушка.
- У нас межэтническая напряженность! У нас рост бандитизма и наркомании! Вам совершенно
безразлично, что с ним случится?
- Не маленький, не пропадет, - ответила, видимо, матушка.
Полковник положил трубку и потрясенно уставился на меня.
- Ты у нее родной сын? - пробормотал он.
- Вроде да.
- Иди в столовую, пусть покормят. Скажи, Саид приказал. Потом в город отвезу.
Он подбросил меня до серпентария и на прощание сказал:
- В отряд заходи, если что. Хоть поешь как следует.
В серпентарии царило уныние. Из-за поздней весны змей в горах еще не было. Брать
меня на работу отказались наотрез из-за возраста. Выйдя на улицу, я присел у забора,
чтобы съесть заначенный в столовой пограничников кусок хлеба. Ко мне подошел высокий,
загорелый дочерна парень.
- Что, не взяли на работу? Ничего. Ты мне змей приноси, я у тебя буду по той же
цене брать. Почти. А то по такой погоде план фиг выполнишь.
- А инструмент?
- Какой тебе инструмент? Вон у реки свалка, найди там проволоку да крючок сделай.
Мешки дам. Вечером в Ой-Дару еду, хочешь, поехали вместе. Меня Кеша зовут, я тут
главный герпетолог.
Ой-Дара оказалась крошечной деревушкой на дне каньона. Склоны гор вокруг были покрыты восхитительным ковром тюльпанов, ирисов, диких гладиолусов и маков. Южная сторона долины принадлежала заповеднику, северная - никому. Мы поселились на кордоне - в роскошной двухэтажной избушке, когда-то построенной для приема важных гостей. Кроме нас, там жила девушка-практикантка по имени Олеся, дочь зоолога заповедника, русое зеленоглазое чудо с талией русалки и мягким сибирским выговором.
Погода вскоре наладилась, и появились змеи. Каждое утро Олеся уходила на юг изучать ящериц, а мы - на север. Окрестные холмы были прорезаны лабиринтом ущелий, глубоких оврагов и мелких саев. У речных заводей там жили кобры - скромные, интеллигентные змеи, мягко скользившие вдоль берегов в поисках жаб. На каменистых склонах водились толстые, флегматичные гюрзы с неприветливым взглядом. Они тихо лежали под скалами, свернувшись калачиком в ожидании мышей, или забирались на отдельно стоящие деревья, надеясь поймать перелетную птичку. Еще выше в горах попадались маленькие щитомордники, но тащиться из-за них в такую даль не было смысла. Я и так с трудом возвращался каждый вечер к кордону, согнувшись под тяжестью мешков с уловом. Кеша далеко вообще не ходил - он давно изучил места скопления гюрз и ухитрялся наловить их в ближайших окрестностях Ой-Дары.
По вечерам мы сидели у камина и болтали о всякой всячине, а в основном - о герпетологии. В этих краях попадались змеи и ящерицы, обычно встречавшиеся дальше на юг, в Иране. Многих из них в республике находили только раз-два, поэтому при любом упоминании о смирном удавчике или пискливом геккончике в глазах Кеши загорались азартные огоньки. Его самой сокровенной мечтой было поймать цепочную гадюку - здоровенную, очень красивую змею, которая водилась всего в нескольких километрах южнее, но только по ту сторону границы. "Я бы десять лет жизни отдал, - сказал он как-то раз, - чтобы впервые ее в Союзе поймать." Мне это казалось некоторым перегибом, но поиском редкостей я тоже увлекся: не ленился заглядывать под плоские камни и в дупла старых карагачей. Чего там только не попадалось! Привычка переворачивать камни и бревна у меня осталась на всю жизнь.
Довольно быстро мы с Кешей втянулись в острое герпетологическое соперничество. Каждый вечер, несмотря на усталость, мы выходили втроем с фонарями искать ночную живность. Постепенно стало ясно, что благорасположение нашей очаровательной соседки прямо пропорционально нашим успехам в "охоте" на редких рептилий. Собственно, для нее это было работой - она писала по ним диплом. До чего же здорово было шагать под звездами по песчаным дорогам, обмениваясь колкими шутками и высматривая свет глаз в луче фонарика! Шуршали под кустами ушастые ежики, выли в тугаях шакалы, а иногда становилось совсем тихо... вдруг возникала впереди красная точка гекконьего глаза, и следовала пара минут стремительной погони по колючкам.
На выходные Кеша с Олесей поехали в город - отвезти улов и запастись продуктами.
Оставшись один, я решил подняться выше по реке. На дороге меня догнал грузовик
пограничников во главе с Саидом. Он предложил подвезти и после короткой беседы
о ловле змей спросил:
- А хочешь в Иране половить? Там их больше.
- Это как?
- Сейчас на заставу приедем, там и перейдешь. С той стороны все равно никого нет.
Первый кишлак километрах в пятидесяти.
- А обратно пустят?
- Пустят. Я командира заставы предупрежу. Не забудь только к понедельнику вернуться.
И вот я оказался в Иране. Горы и ущелья там были точно такие же, только на склонах паслись горные бараны, а в приречных зарослях встречались следы медведей. Змей попадалось больше раз в десять. Очень скоро у меня кончились мешки. Сложив улов в небольшой пещерке, я прошел дальше на юг и, перевалив невысокий хребет, добрел до маленького озера, почти полностью заросшего камышом. Искупавшись, я лег на плоский камень - позагорать. Из зарослей вышел молодой кабан и принялся с шумом нюхать воздух. Он сделал еще пару шагов в мою сторону, как вдруг из-под его ног послышался странный свист, словно от проколотой шины. Подсвинок отскочил в сторону, испуганно хрюкнул и убежал. Я встал, подошел поближе и увидел в траве двухметровую змею с круглыми желтыми пятнами вдоль спины - цепочную гадюку.
Одежда и крючок остались на другой стороне озера. После долгих усилий мне удалось прижать змею к земле пучком камышовых стеблей. Тащить ее в руках к оставшимся за хребтом мешкам оказалось ужасно утомительно. Но ради зеленых глаз Олеси я был готов на подвиг.
Нагруженный, как верблюд, я вернулся к заставе. "Стой, кто идет?"
- заорали погранцы.
- Командиру скажи, он знает, - сказал я, сваливая не землю мешки.
- Командир в город уехал. Стой, стрелять буду!
Пришлось мне стоять до вечера под прицелом автомата. Наконец появились командир заставы с Саидом. Машину загрузили мешками с коноплей и маком, сверху кинули моих змей, после чего Саид подвез меня до кордона.
Когда Кеша услышал доносившееся из мешка неповторимое свистящее шипение, в
глазах у него явно проступили суицидальные намерения. Я гордо вытряхнул змею на
середину комнаты. Не каждому мужчине выпадало счастье видеть на лице любимой девушки
такое выражение, какое было в тот момент у Олеси.
- Где поймал? - дрожащим голосом спросил Кеша.
- В Иране, - скромно ответил я.
Кеша облегченно вздохнул. У него все еще оставался шанс первым найти цепочную
гадюку на территории Союза. О том, что Союза скоро не станет, мы тогда не подозревали.
- Надо ее измерить и взвесить, - сказал он.
- Давай, - ответила Олеся, - а мы пойдем гекконов поищем.
Мы редко осознаем, насколько жив и здоров в любом из нас первобытный охотник. Можно испытывать к девушке сколь угодно возвышенные чувства. Уважать ее как личность, ценить ее красоту с эстетической точки зрения, мило с ней дружить. Но ничто не доставляет тебе такого удовольствия, как шанс обрушить каменный топор на голову соперника и с утробным рычанием утащить в кусты восхищенно млеющую добычу.
К концу месяца началась жара. Змеи теперь попадались в основном по ночам, так
что ловить их мне было некогда, да и вообще пора было домой.
- Приезжай осенью, - сказала Олеся. - В Сарыабаде в сентябре хорошо. Там питомник
Института Тропического Земледелия, фрукты лучшие в мире.
- Приезжай, - сказал Кеша. Он не держал на меня зла. Отличный все-таки парень.
И я, конечно, приехал осенью, и следующей весной, и так далее. Саид еще не раз устраивал мне вылазки в Иран, но началась война в Карабахе, он вернулся в Азербайджан и погиб на фронте. С Олесей мы как-то постепенно перестали общаться. Много лет спустя я встретил ее в аэропорту Якутска, с мужем и маленькой дочкой. Кешу тоже встретил - в другой стране, в другой жизни. И змеи там водились совсем другие, хотя тоже интересные.